«Мои интимные фото гуляли по всей гимназии». История девушки, над которой издевались в школе

— Если бы то, что случилось со мной в восьмом классе, перенести в одиннадцатый — дошло бы до сексуальных отношений. И как из этого выкручиваться — не знаю, ведь я и так еле-еле спаслась. У меня до сих пор не было интимной близости. Травмы детства сказываются на желании с кем-то взаимодействовать, — признается Екатерина Некрашевич.

«Услышала, что я шлюха. Окружение подхватило, всем смешно»

Катя — минчанка, ей 19 лет. Девушка учится на первом курсе инженерно-экономического факультета БГУИР, специальность «экономика электронного бизнеса».

— В свободное время занимаюсь активизмом в сфере гендерного равенства, сотрудничаю с Международной организацией по миграции — изучаю вопрос траффикинга (торговля людьми. — Прим. редакции). Я с подросткового возраста интересуюсь правами человека.

А юность у Кати, как говорит она сама, была непростой. Сейчас она спокойно и рассудительно рассказывает о том, что пережила в 12−15 лет. Помогла работа с психотерапевтом. А еще год назад эта тема была табу.

— С буллингом (травля, угрозы, насмешки, клевета в отношении ребенка со стороны другого ребенка или группы лиц. — Прим. редакции) всерьез столкнулась, когда после шестого класса перешла в новую гимназию.

Адаптироваться было сложно. Сложными, как я сейчас понимаю, были жизни и у моих одноклассников, несмотря на то, что их семьи состоятельные. Это даже все усугубляло: у избалованных детей и родителей, которые всё им позволяют, взаимоотношения всегда непростые.

Через месяц после смены гимназии у меня скоропостижно умер отец. О том, что у меня нет папы, одноклассники узнали только через год. Я боялась об этом говорить, считала, что меня засмеют, начнут задевать. Мой папа был бизнесменом, после его смерти наше материальное положение обрушилось. В классе я чувствовала себя некомфортно: вокруг была элита, я в эту «тусовку» уже не попадала.

Во главе с одной девчонкой одноклассники стали меня буллить за все подряд: успехи в учебе (я олимпиадница по математике, гимназию окончила с золотой медалью), внешность. Надо мной смеялись, меня оскорбляли, ставили в неловкие ситуации, всячески пытались унизить. Это я сейчас понимаю, что мне просто завидовали. Тогда понятия не имела, что происходит.

Параллельно с этим у мальчиков в классе начался интерес ко мне. Все стало приобретать сексуализированную окраску, объективацию (восприятие человека как товара или объекта для какого-либо использования. — Прим. редакции). Меня звали посидеть на коленках, пытались похлопать по попе, заталкивали в мужской туалет.

В седьмом классе гормоны заиграли еще сильнее. С одним из одноклассников я сходила в кино. Назавтра при всем классе он назвал меня своей девушкой, я не согласилась с этим. В ответ услышала, что я шлюха. Окружение подхватило, всем весело и смешно.

«Я была телом, которое искало поддержки и заботы»

— После смерти отца какое-то время ощущала себя так, будто он меня предал. В этот момент «по приколу» со мной начинает встречаться другой парень. Мне не то что он не нравился — мне было все равно. У меня не было ни отрицательных, ни положительных эмоций. Я была телом, которое искало поддержки и заботы. Этот человек красиво воспользовался ситуацией: мог при всем классе залезать под рубашку и трогать меня за грудь.

— Как вы на это реагировали? Отталкивали его?

— Никак. У меня в голове были мысли: это нормально, терпи. Это твое место, если хочешь быть нужной.

Классный руководитель знала, видела, что со мной происходит, но никак не реагировала на ситуацию.

С мамой у меня всегда были близкие отношения, но за 6−7 класс я ее даже в свою комнату ни разу не пустила. Это переломный момент в нашем общении. Да и сама мама после смерти мужа была подавлена, у нее не было сил и ресурсов, чтобы замечать, что со мной что-то не так.

«Писали с вопросами: «Сколько стоит с тобой переспать?»

Общение Кати с одноклассником перетекло в откровенные переписки и интимные фотографии, которые после их расставания стали достоянием общественности.

— Их слила одноклассница: парень оставил на парте планшет без пароля. Мои откровенные снимки гуляли по всей гимназии. Позиционировалось всё так: я их распространяю сама, тем самым себя продавая. Мне писали с вопросами: «Сколько берешь за ночь?», «сколько стоит с тобой переспать?». Причем интересовались не только взрослые парни, но и шестиклассники.

В классе стали обсуждать мою внешность: маленькая грудь и попа, некрасивые ноги. Про лицо я вообще молчу: цвет глаз и волос не те, брови, губы — всё туда же. Голос противный, улыбаюсь плохо. После этого, кстати, два года старалась не улыбаться. Это ужасное чувство, когда сидишь на уроке, а за спиной обсуждают твои половые органы, цитируют твои сексуальные фантазии.

Прилюдно я никогда не плакала, не показывала, что меня это задевает. Если говорили что-то в лицо, могла и послать. Я продолжала быть старостой в классе. Притом что мне хотелось, мягко говоря, умереть, оставалась социализированной. Даже мой психотерапевт удивился, как мне это удалось: «Ты могла сейчас уже и не жить». При стертых границах человек замыкается в себе и впадает в страшную депрессию.

— Но вот дома я все наверстывала. Ложилась на пол и рыдала. Я стала причинять себе боль, потому что ощущала тело грязным, хотела поменять кожу. Один раз мама что-то заметила, я соврала, что случайно поранилась. После случившегося мы не разговаривали подробно о том, понимала ли она, что со мной происходило. Но отчетливо помню, как мама пару раз спрашивала, не употребляю ли я наркотики. Вот этого она действительно боялась.

Я не пила, не курила, не нюхала и не кололась. Меня спасла учеба. Поплачу час, полежу в ванной и иду заниматься. Я просто «х***чила». Не помню, чтобы делала это для чего-то, например, чтобы поступить в университет. Это было уходом от реальности. Я концентрировалась не на том, что про меня говорят, а на том, что я молодец, у меня есть достижения. Я блокировала боль.

В будущем мне это вышло боком. За счет хороших оценок я пыталась не дать своей самооценке упасть на дно. Но, как говорит мой психотерапевт, самооценка либо есть, либо ее нет. У меня развился синдром отличницы, и во взрослой жизни я иногда продолжаю цепляться за оценки, когда мне это уже не нужно.

«В законодательстве многих стран то, что парень со мной делал, трактуется как сексуальное насилие»

В восьмой класс Катя пошла в новой гимназии. Девушка боялась, что ситуация, от которой она бежит, может повториться и здесь, опасалась слухов. Катя позакрывала страницы в соцсетях, удалила бывших одноклассников из друзей. Опасения не подтвердились, «прошлое не настигло», однако Катя снова стала жертвой.

— Это уже был не буллинг, а куда серьезнее. Я начала встречаться с одноклассником. Спустя время узнала, что он на меня поспорил, мы расстались. Но он посчитал меня своей собственностью. На школьных переменах прижимал к стене, удерживал за шею, залезал под платье, трогал за половые органы. Я пыталась сопротивляться, но он был сильнее. Никто мне не помогал, хотя в нашем физико-математическом классе в основном одни парни. Однажды учительница вышла на совещание и почти весь урок, 45 минут, я просидела с заломанными руками. У человека был звериный взгляд, я понимала, еще чуть-чуть и он меня либо придушит, либо изнасилует.

Учителям было все равно. Сейчас понимаю: они не знают, что с этим делать и как себя вести. У советских преподавателей банальные пробелы в сексуальном образовании. Те же интимные фотографии в 13 лет, по словам сексологов, — это норма. Обществу проще обвинять жертву: сама виновата, сама дала повод. Практически все, кто столкнулся с буллингом, испытывают стыд и вину за то, что с ними происходит, молчат.

Но про случай с заломанными руками я осмелилась рассказать маме. На ее претензии классный руководитель ответила: «Парень — Скорпион и родился в год Змеи, у него несовместимость знаков, и поэтому он так себя ведет». (Смеется.)

Дальше были разговоры с родителями моего обидчика, мама пригрозила заявлением в милицию, но до этого дела не дошло. Парень вскоре поступил в лицей БГУ и «развлекалась», слава Богу, с ним уже не я. В законодательстве многих европейских стран то, что парень со мной делал, трактуется как сексуальное насилие в легкой степени, за это можно попасть в тюрьму. У нас это никак не расценивается. Наверное, можно было как-то связать с нанесением легких телесных повреждений, потому что у меня были синяки на руках от его удерживаний.

«Часто слышала, что все мои проблемы либо надуманы, либо их решит замужество»

— В 10 классе буллинг прекратился, но я стала в полной мере осознавать, что со мной произошло. Все защитные барьеры психики рухнули, и меня накрыла постдепрессия. Я была эмоционально нестабильна: постоянно плакала, чувствовала непонятную тупую боль и пустоту внутри.

В 11 классе селфхарм видоизменился. За любые погрешности в качестве наказания я не давала себе спать и есть. Долгое время не чувствовала своего тела, болевой порог снизился. Казалось, тело существует отдельно, разум и психика — сами по себе.

Сейчас Катя в отношениях. Молодого человека девушка подпустила к себе не сразу: боялась, что он причинит боль, воспользуется ей. Пойти на сближение решилась после окончания психотерапии.

— Думала, меня нельзя искренне полюбить, не за что ценить. Ставила на себе клеймо, что никогда не буду счастлива. Когда собиралась на первое свидание со своим нынешним парнем, боялась, что он просто не придет, это все розыгрыш.

Оправиться полностью после такой травмы невозможно. Меня и сейчас периодически накрывает по поводу своей внешности, думаю, что уродина. Это еще предстоит проработать самой.

— Почему стали работать со специалистами только после окончания школы, а не раньше?

— Я начала задумываться о том, что мне нужна помощь, в 11 классе. Но у меня был негативный опыт общения со школьным психологом, которая рассказывала о моих переживаниях направо и налево. Это подорвало мое доверие к специалистам в этой сфере. Кроме того, я часто слышала, что все мои проблемы либо надуманы, либо их решит замужество. Мне, как феминистке, понять это тяжело.

И все-таки мне повезло, я все же нашла своего психотерапевта. Думаю, справиться самому кое-как можно, но лучше и быстрее получится со специалистом. Я не принимала антидепрессантов.

У меня большой багаж знаний в сфере гендерного равенства. Когда видишь статистику по количеству женщин, которые подвергаются сексуальному насилию, находишь в этом какое-то спасение. Понимаешь, что не одна. То же касается и буллинга, кибербуллинга (травля с использованием цифровых технологий. — Прим. редакции).

«Сейчас такое время, когда молодежь должна поддерживать взрослых, а не наоборот»

— Поработав с психотерапевтом, сделали бы что-то иначе?

— Слава Богу, сейчас есть секретные чаты в Telegram. Можно отправлять все, что душе угодно. Хотя я не могу себя перебороть и мне до сих пор страшно. А вообще хочется, чтобы люди поняли, что фотографироваться ню — это нормально. Ненормально распространять без разрешения подобные кадры. Надо уважать право человека на личную переписку. И одеваться каждый может так, как хочет. Наверное, просто надо не жить, чтобы не давать людям повод до тебя докопаться.

— Вините кого-то из взрослых, что не предотвратили беду, допустили травлю?

— Нет. Буллинг, дискриминация были всегда. Но сегодня они стали настолько открытыми, что взрослое население не понимает, что с этим делать. Особенно с кибербуллингом. Родители не жили в эпоху интернета, они не осознают возможной опасности. У меня, конечно, есть вопросы к квалификации учителей, например, но это отдельная тема. Да, я говорю как человек, который пережил травлю. Человек, которому больно, винить будет всех.

Сейчас, наверное, такое время, когда молодежь должна поддерживать взрослых, а не наоборот. Мы более прогрессивные, сдержанные, рассудительные. Сейчас не родители пытаются найти общий язык с детьми, а дети с родителями. Когда ты готов обсудить со старшим поколением их проблемы, они с удовольствием обсудят и твои.

Ребятам, которые столкнулись с буллингом, важно не сдаваться. Попробуйте найти то, что вас вытягивает: книги, кино, рисование. А еще важно говорить о том, что с тобой происходит: с друзьями, родными. Знаю, тяжело открываться, но когда проговариваешь проблемы вслух, формулируешь мысли, начинаешь в себе разбираться, прорабатываешь болевые моменты.

— Мама не одобряет мои откровения на всю страну, — на прощание говорит Катя. — «Вдруг бывшие одноклассники, учителя прочитают?» — спрашивала она. А ведь агрессоры сами страдают, когда осознают, что они натворили. Они начинают себя стыдить, стараются это забыть. Обидчики далеко не самые счастливые люди. Я верю, что моя история может кому-то помочь. Кто-то посмотрит на меня и поймет, что жизнь продолжается, можно быть счастливым и успешным человеком даже с таким бэкграундом.

Историю комментирует Алина Бычкова — психолог, тренер неформального образования в области развития ассертивного поведения и гендерного равенства:

— Любое поведение, любые внешние данные и увлечения могут стать объектом такого рода издевательств, как происходили с Екатериной.

Катя была очень уязвима после перехода в гимназию — период адаптации, смена обстановки плюс отношения с одноклассниками сразу складывались не самым легким образом. Усложнила все утрата близкого человека (это самое мощное по тяжести переживание).

В состоянии уязвимости человек может стать объектом разных сложных ситуаций. Например, буллинга и насилия. Спасибо Кате за честность и открытость, смелость поделиться своей историей и опытом.

Буллинг повторялся в истории героини не раз, и переход в другую школу, как мы видим, не всегда может стать решением. Повтор может быть связан с тем, что у Кати уже выработаны определенные модели поведения в подобных ситуациях. По отношению к себе у нее тоже есть представления и чаще всего — негативные. То есть изначально, когда буллинг начался, реакция была такой, как ожидал обидчик. Ведь откуда знать подростку, что можно сделать в такой ситуации? Сам он, скорее всего, целенаправленно не будет искать ответы до тех пор, пока не столкнется с проблемой лично.

В ситуации стресса у нас не так много вариантов поведения: либо убегать, либо бить. Есть еще вариант замереть, оцепенеть, но это уже немного другая история. Поэтому чаще всего ребенок ведет себя тихо (избегает, убегает, не вступает в конфликт), либо агрессивно отвечает или даже бьет.

В ситуации буллинга силы изначально не равны — обидчики чувствует свое превосходство. Жертве сложно защитить себя. Буллингу или насилию может подвергнуться каждый, кто в конкретный момент времени и в конкретной ситуации слабее. Как и героиня: она перешла в новую гимназию, соответственно, поддержки и окружения, которое смогло бы ее защитить, не было, или оно пока не сформировалось.

Что/кто еще подкрепляло действия булли (тот, кто травит)? Взрослые.

В школах у взрослых много власти, и они способны стать разными способами авторитетом для подростков, а еще в форс-мажорной ситуации правильно среагировать и помочь ребенку. К сожалению, в истории Кати все получилось наоборот, классная руководительница своим молчаливым согласием поощряла травлю.

Такому поведению есть много причин: страх, потому что непонятно, что делать; предубеждение, что девочки сами все разрешают и хотят определенного отношения к себе; нежелание вмешиваться и решать проблему, тратить на нее много ресурсов.

Самая очевидная трудность — отсутствие понимания, как решить такую проблему? Какой алгоритм действий? Что я как учитель/взрослый могу? Оптимальная реакция взрослых — признание недопустимости подобной ситуации, отсутствие обвинения жертвы, поддержка, попытка разделить переживания или хотя бы не отрицать, принимать их.

Если у взрослых есть такая информация, этот вопрос важно решать. Но не с позиции взрослый-ребенок, а на взрослом уровне, общаясь и принимая решения о ситуации со взрослыми. Несколько шагов, как это правильно делать:

1. Серьезно воспринимайте то, о чем рассказывает ребенок. Старайтесь быть спокойными и включенными в диалог.
2. Выясните, насколько велика угроза для жизни ребенка. Обязательно поговорите о том, как он/она может себя защитить, и что вы можете сделать. Создайте для ребенка безопасное пространство.
3. Используйте поддерживающие фразы: «Я тебе верю», «Спасибо, что поделилась (ся) со мной», «Ты ни в чем не виноват (а)». Ребенок не всегда ненавидит своего обидчика, это тоже важно помнить.
4. Старайтесь отвечать на вопросы ребенка и помогать справиться ему с тревогой.
5. Обговорите с ребенком, что вы будете об этом разговаривать с другими взрослыми для того, чтобы решить этот вопрос.

В истории Кати много последствий буллинга и насилия, например, в случае сексуального: распространение фотографий (без согласия того, кто на них изображен), оскорбления, попытки прикоснуться к телу или насильные прикосновения (иногда прилюдные). Сексуальное насилие — это любое принуждение, любое действие, которое причиняет боль и дискомфорт жертве. Поэтому продвижение культуры согласия очень ценная практика.

В одном из отчетов ЮНИСЕФ (Оценка ситуации с насилием в отношении детей в Республике Беларусь) говорится, что около 60% опрошенных учеников школ подвергались буллингу. То есть школьники идентифицировали определенные действия как буллинг или насилие, но ведь есть и те, кто мог не понимать, что происходит.

Если рассматривать буллинг как явление, то оно широко распространено. Пока наша культура диктует насильственный подход, подход силы, травля будет продолжаться. Потому что чаще всего силу мы можем получить через унижение. А не, например, через помощь бездомным животным.

Важно понимать простой и ключевой аспект — ребенок, которого травят, ни в чем не виноват. Тот, кто буллит, всегда найдет повод, к чему придраться, или найдет жертву для этого.

Как родителям дать понять, что ребенок может им доверять и рассказывать обо всем?

Важно воспринимать всерьез ребенка и его мир, эмоции, проблемы. Его можно не понимать, но не обесценивать и критиковать. Так точно доверия не будет. Доверие — это не конструкт, который быстро возникает. Это то, что формируется на протяжении всего общения ребенка и родителей.